Помни меня - Страница 38

Мэри заметила, как Дотти и Элис обменялись взглядами, и, зная обеих, спросила:

— Вы от меня еще что-то скрываете?

— Ты права, есть кое-что еще… — пробормотала Дороти и, собравшись с духом, сказала все как есть: — Джон женится, а еще… а еще скоро он станет отцом. — Она замолчала, опасаясь, как и Элис, что такой удар сломит Мэри.

— Спасибо, Дотти, что сказала мне все как есть. — Мэри откинулась на спинку кресла, снова судорожно схватилась за ручки и прикрыла глаза. Она была потрясена. — Что ж, все идет своим чередом… Джон начал новую жизнь. Он хорош собой, трудолюбив, и у него доброе сердце. Как никто другой, он заслуживает счастья.

Дотти и Элис в недоумении переглянулись, а Мэри продолжила:

— И я его ничуть не осуждаю за то, что он решил начать жизнь сначала. Я желаю ему всего самого хорошего. Я рада, что он снова полюбил. И благодарна ему за это, потому что теперь и мне самой будет легче расстаться с прошлым и смотреть вперед, в новую жизнь.

— Детка, ты никогда не перестанешь удивлять меня! — покачала головой Элис, восхищаясь силой воли своей племянницы. Откуда у нее такая мудрость? И где эта хрупкая девочка черпает силы, чтобы преодолевать несчастья, которые одно за другим сыплются ей на голову?! Элис подошла к ней и крепко обняла ее. — Ты у меня сильная! Теперь я точно знаю, все будет хорошо.

— Как вы думаете, — спросила Дороти, когда они с Элис возвращались из больницы, — с девочкой все в порядке?

— Думаю, теперь все в порядке. Удар был сильным, но она выстояла. А самое главное — теперь Мэри осознала, что Джон для нее потерян навсегда. Она смирилась с этим, только, боюсь, не скоро забудет о его существовании.

После их ухода Мэри еще долго сидела в кресле ссутулясь, словно состарившись на сто лет. Принесли и унесли ужин. Мэри уложили в постель, и она смотрела, как санитарки меняют белье, прибираются в палате и сдают смену.

Вскоре погасили свет, все ушли и наступила тишина. Мэри думала об Элис и Дороти и поклялась больше не делать ничего, что заставит их переживать. Думала она и о Джоне, о его новой любви, и сердце у нее сжималось от боли.

— Прощай, Джон! — шепнула она, уткнувшись в подушку. — И будь счастлив!

Внезапно воспоминания разом нахлынули на нее, и Мэри чуть не захлебнулась от слез. Горе, любовь, разрушенные мечты — все слилось воедино, и этот безудержный поток хлынул, точно прорвало плотину, смывая все, что еще оставалось в ее душе от несбыточных надежд.

Мэри зарылась головой в подушку и дала волю слезам. Рыдания долго сотрясали ее тело, но слезы не принесли ей облегчения.

Под утро, прежде чем Мэри забылась тревожным сном, она решила, что будет сильной. Она не станет огорчать Элис и Дотти, ведь они ее так любят… Хотя без любви Джона ей никогда не быть по-настоящему счастливой.

— Нет, Тим, так дело не пойдет! — покачал головой Рыжий Дик. — Это тебе не мокруха, так что за такие бабки я тебе его не отдам! — Он раскрыл ладонь, и Реддингтон впился глазами в изящную вещицу. — Ну что, нравится? — поддразнил его Дик. — Тогда не скупись, гони бабки! А нет, так я найду покупателя и покруче.

Он хотел засунуть медальон в карман, но Тимоти схватил его за руку.

— Дай-ка я еще разок взгляну.

Открыв крышечку, Дик извлек из медальона миниатюрный портрет двух малюток, показал Тимоти, а потом разорвал на мелкие кусочки и бросил в пепельницу.

— Картинка с младенцами нам ни к чему! — проворчал он. — Последний раз говорю, хочешь заполучить эту побрякушку, давай за нее хорошую цену.

— Дай хоть в руках-то подержать! Ты что, боишься, что я тебя кину? — хохотнул он. — Мы же с тобой как-никак партнеры!

Рыжий Дик протянул ему медальон, и Тимоти Реддингтон долго вертел его в руках, осматривал внутри и снаружи, только что не попробовал на вкус… Он сразу узнал работу: такое же колье показывал ему Шон. Прекрасная вещь, изящная, можно сказать изысканная: сердечко из платины, инкрустированное сапфирами и бриллиантами. Старинная работа: ясное дело, кто-то бережно хранил его. Поди, фамильное наследство аристократа, которое передается из поколения в поколение…

— Дик, ты знаешь, не в моих правилах спрашивать, откуда ты получаешь товар, — заметил Реддингтон, не отрывая глаз от медальона, — но эта вещь особая. Это высший класс. Обычно у тебя такие вещички не водятся… — Инстинктивно Тимоти огляделся и, понизив голос, сказал: — Не хочу из-за этой штучки загреметь за решетку!

— А ты, оказывается, слабак! — Рыжий Дик зашелся от хохота. — Что, перетрухал? Не дрейфь! Говорю тебе, мокрухи тут нет. Эту висюльку взяли месяц назад. Просто я все это время держал ее в тайнике. Так что можешь поверить мне на слово: за решетку ты из-за нее не загремишь!

— Скажи откровенно, это кража со взломом? — упорствовал Тимоти. — Такие вещицы, как этот медальон, обычно имеют кровавую историю.

— Вот ведь привязался! — огрызнулся Дик. — Можно подумать, ты из полиции! Кровавые истории, видите ли… Говорю тебе, нету никаких историй, и все тут!

— Так я тебе и поверил! — усомнился тот. — А ты, однако, ловко устроился! Юнец наныкал побрякушек, а ты тут сидишь и торгуешься…

— А ты, никак, завидуешь? — хохотнул Рыжий Дик. — Не хочешь, не верь! Найду другого перекупщика. — И он протянул руку за медальоном. — Скажи лучше, берешь медальон или нет?

— Беру, — буркнул Тимоти.

— Тогда давай хорошую цену.

— Дик, я и так даю тебе хорошие деньги, — попытался урезонить его Тимоти. — Да тебе больше никто не даст! Ведь медальон-то краденый…